— Еще как, — убежденно кивнул Гарри. — При одном взгляде на нее у меня внутри все сжимается до боли. Прежде я за собой такого не замечал! — не прибавив к этому больше ни слова, он вышел в коридор и оставил Николаса одного.

Принц привалился к стене с блуждающей, мечтательной улыбкой на губах. Уходя, Гарри дал удивительно точное описание того, что творилось с ними обоими на протяжении последних дней и что сам он тщетно пытался облечь в слова. Ведь и у него тоже при одном лишь взгляде на Эбигейл все внутри сводила судорога боли.

Глава 5. НАСТАВЛЕНИЕ

Николас поморщился от боли и перенес тяжесть тела на здоровую ногу.

Близился рассвет. Весь предыдущий день принц пролежал на тюфяке в своей каморке. Теперь же, хотя каждый шаг давался ему с трудом и боль в ушибленной ноге по временам становилась нестерпимой, он занял свой пост у дверей в покои герцога и ждал его появления.

Из своей спальни вышел Маркус и стремительно зашагал по коридору. На ходу он кивнул Гарри, чтобы тот следовал за ним. Когда шаги их стихли вдали, дверь в опочивальню герцога отворилась, и Мартин, пропустив вперед Бриану, ступил в коридор.

— Как твоя нога, Николас? — участливо спросила герцогиня.

Принц невесело усмехнулся:

— Надеюсь, что останусь жив. Мне еще больно на нее ступать, но со своими обязанностями я уж как-нибудь да справлюсь.

— Я тебе очень сочувствую, сэр Николас, — нахмурившись, сказал Мартин, — но ведь такое со всяким может случиться. Боюсь, однако, что мне от тебя нынче будет мало проку. Ступай-ка к сенешалю и передай, что я велел ему дать тебе на сегодняшний день какую-нибудь работу по силам.

— Слушаюсь, ваша светлость. — Николас поклонился и медленно, прихрамывая побрел вдоль длинного коридора.

Путь до противоположного крыла замка, где помещались слуги и где у Сэмюэла был собственный кабинет, дался ему с большим трудом и отнял едва ли не полчаса. А ведь прежде он его проделывал за считанные минуты! Николас со скоростью улитки продвигался по лестницам и коридорам, терзаемый болью и преисполненный глубочайшего презрения к себе. Рот его был сердито сжат, а брови сдвинулись к самой переносице. Он не мог простить себе того, что так глупо повел себя в минувший шестой день. И зачем только он позволил Маркусу втянуть себя в этот нелепый поединок, который к тому же столь плачевно для него закончился?

Сегодня он как никогда остро, болезненно ощущал свою врожденную ущербность. Разумеется, ему и прежде не раз случалось ушибать увечную ступню в самые неподходящие для этого моменты — накануне государственных праздников или парадных приемов, когда придворный протокол требовал его появления на людях. Но одно дело — выйти с отцом и старшими братьями на балкон и простоять там несколько минут, приветливо помахивая рукой собравшимся внизу горожанам, или неторопливо прошествовать по главному залу к своему столу, и совсем другое — пытаться выполнять обязанности оруженосца, когда каждый шаг сопровождается мучительной болью и хромота усиливается настолько, что становится очевидной для всех и каждого.

Николас ругал себя не столько за участие в том злополучном футбольном матче, сколько за манеру игры, к которой прибег впервые и которая прежде не была ему свойственна. Он всегда считался блестящим защитником, способным словно бы шутя отнять у противника мяч и с помощью ловкой комбинации передать его одному из своих игроков, который, как правило, забивал гол прежде, чем соперники успевали понять, что же собственно произошло. А нападение всегда оставалось уделом более активных и быстроногих футболистов, таких, как его приятель Гарри. Николас нисколько не льстил себе, полагая, что они с Маркусом все же были достойными друг друга соперниками и играли на равных. Если бы не досадная случайность, из-за которой он не смог продолжать борьбу, ему почти наверняка удалось бы взять верх над кузеном. Но ведь когда страдаешь врожденным недугом, надо всегда помнить о том, что он может дать о себе знать в самый ответственный момент. Принц был слишком сердит на Маркуса, ему не терпелось проучить его за злоречивость, и теперь он горько попрекал себя в том, что позабыл о всякой осторожности. Ему придется дорого заплатить за свою несдержанность, ибо он поддался порыву гнева, не подумав о последствиях.

Еле переставляя ноги, он добрел до двери в кабинет Сэмюэла и негромко постучал:

— Сенешаль!

— Войдите! — раздалось изнутри.

Николас, крепко выругавшись про себя, переступил порог кабинета. Он ведь уже добывал здесь до рассвета, прежде чем идти к герцогу, и узнал от Сэмюэла, что тому не было дано никаких особых распоряжений на его счет. Сенешаль поднял на него глаза, кивнул и красноречиво развел руками.

— Вижу, сэр, что его светлость поручает мне найти для вас какое-нибудь дело. Но мне по-прежнему нечего вам предложить. Идите-ка вы к себе да отдохните еще денек. Вашей больной ноге это пойдет на пользу.

Николас понурил голову и с печальным вздохом побрел прочь. Участливость старика, лишнее напоминание об увечье кольнуло его самолюбие. Добравшись до своей каморки, он растянулся на тюфяке, но заснуть ему не удалось. Воспоминания о футбольном поединке теснились в его сознании, разгоняя сон. Он ворочался на убогом ложе с боку на бок, но лежать было неудобно, к тому же твердые соломинки кололи щеку сквозь грубую мешковину. Внезапно он почувствовал, что зверски проголодался. Принц поднялся с тюфяка, потянулся и хромая вышел из каморки в коридор. Он направлялся теперь к замковой кухне.

Запах свежей, аппетитной стряпни ударил ему в ноздри еще на нижней лестнице. Николас ускорил шаг. В просторной кухне было по обыкновению жарко, дымно и шумно. В недрах огромной плиты и в очаге весело трещали дрова. Повара сновали туда и сюда с большими блюдами, сковородами и противнями. За всеми их действиями зорко следила тетушка Магья — деловитая, распорядительная и чрезвычайно проворная, несмотря на свое дородство и тяжелую поступь. Она была, в эти минуты удивительно похожа на бравого генерала, производящего смотр своих войск. Николас при этой мысли едва не прыснул со смеху. Заметив принца, Магья приветливо улыбнулась и поманила его к себе.

— Надеюсь, вам сегодня уже получше, сэр? — ласково спросила она, когда Николас подошел к ней. — Смотритесь-то вы совсем здоровым, благодарение богам.

— Но по мнению герцога, — с досадой отвечал Николас, — я пока еще не гожусь для несения службы.

— Зато, надеюсь, вам будет по силам разделаться с изрядной порцией нашей стряпни, — усмехнулась Магья.

Николас улыбнулся ей в ответ:

— Вы угадали, я голоден как волк.

Магья потрепала его по плечу.

— У нас с Мегаром всегда найдется чем вас попотчевать. Возьмите-ка вот это. — Она указала принцу на небольшой поднос, стоявший на низком столике. Николас, проворно его подхватил. Магья положила в объемистую миску щедрую порцию густой овсянки, приправила ее корицей и медом и полила сверху сливками. Миска была водружена на поднос, а вскоре рядом с ней очутился большой ломоть свежевыпеченного, еще теплого хлеба с едва ли не превосходившим его по размерам куском розовой ветчины. Магья кивнула в сторону маленького столика в углу кухни. Николас поставил на него поднос и уселся на деревянный стул. Магья присела рядом с ним.

Дверь во двор распахнулась, и в кухню вошел Мегар. Его сопровождали два поваренка, тащившие по большой корзине с яйцами. Мастер повар отрывисто отдал им распоряжения и подошел к столу, за которым сидели Николас и Магья.

— С добрым утром, сэр!

Мегар полюбился принцу с первой же их встречи. Мало кто в Крайди относился к нему и Гарри с такой искренней теплотой, как главный повар и его жена. Юные крондорцы не раз признавались друг другу, что их здешняя жизнь стала бы совсем уж несносной, если бы не возможность изредка забежать на кухню и перекинуться парой слов с Мегаром и Магьей.

Ответив на улыбку и приветствие мастера повара, Николас спросил его: